Таким способом эсэсовцы решили отметить советский праздник. Заключенных, которые выбегали из подожженного здания, расстреливали из расставленных вокруг пулеметов. В этот день немцам удалось добиться рекордного результата — четыре тысячи трупов.

А в декабре 1941 года под видом отправки в Минск более трех тысяч голодных, полураздетых и изможденных пленных погрузили в товарные вагоны и на открытые платформы. Все эти люди по дороге замерзли и погибли. До июня 1942 года душегубы из старой крепости уничтожили почти сорок тысяч человек. А к январю 1944 немцы окончательно расправились с военнопленными.

Этот лагерь все время пополнялся гражданскими заключенными, которых ожидала та же участь, что красноармейцев и командиров. Людей хватали на улицах Бобруйска и других городов и деревень Белоруссии, а затем привозили сюда на погибель. Когда Красная Армия освободила Бобруйск, в лагере осталось в живых только пять тысяч человек.

Гауптштурмфюрер СС Вильгельм Моргенштерн, молодой подтянутый мужчина, был вызван на личную аудиенцию к министру внутренних дел Германии Генриху Гиммлеру. Всемогущий рейхсфюрер принял молодого офицера СС в своей личной резиденции. Гиммлер сидел за письменным столом под огромным портретом фюрера, сосредоточенно поблескивая стеклами очков. Вильгельм Моргенштерн поприветствовал своего шефа. Тот небрежно махнул рукой в ответ, но сесть не предложил. Весь разговор занял считанные минуты.

Гиммлер говорил отрывисто, отчеканивая каждую фразу. Он наверняка знал, что Вильгельм запомнит все до последнего слова, вплоть до интонации.

— Дело, которое я хочу поручить вам, очень и очень сложное, — начал второй человек в рейхе.

— Слушаю вас, рейхсфюрер, — чуть запинаясь, произнес Моргенштерн.

— Вам придется вылететь в район боевых действий, на Восточный фронт. Вы, насколько я знаю, беззаветно преданы партии и фюреру, поэтому я остановил на вас свой выбор. Вы можете взять еще несколько помощников. Получите все необходимые документы и незамедлительно летите на Восточный фронт, в Бобруйск.

— Но ведь это тыл, рейхсфюрер, — удивился молодой эсэсовец.

— На самом фронте вам делать нечего. Вильгельм понял, что сейчас рейхсфюрер скажет самое важное.

— Вы должны будете получить груз, принять его, проверить все бумаги, а затем доставить этот груз сюда. Повторяю, задание очень важное и очень сложное.

— Что это будет за груз, рейхсфюрер? — осмелился спросить Моргенштерн.

— Это очень важный груз. Вы знаете, что наши дела на фронте идут не лучшим образом. Для того чтобы продолжать войну и закончить ее победоносно, наголову разгромить большевиков, рейху нужно золото. Это золото собрали, и вы должны будете переправить его сюда. Здесь мы его сможем использовать по назначению.

— Все будет сделано, рейхсфюрер! — отрапортовал Вильгельм.

— Вот и хорошо. Документы получите в моей канцелярии. Все ваши просьбы будут выполнены. Людей не жалейте, золото для нас сейчас — самое главное.

Вильгельм кивнул.

— Можете быть свободны. — Гиммлер встал, давая понять, что аудиенция окончена. — Хотя задержитесь на секунду, я забыл вас поздравить с очередной наградой и присвоением очередного звания.

Приходилось спешить. Фронт приближался к Бобруйску, русские непрерывно атаковали. Документ, который получил Вильгельм Моргенштерн в канцелярии Гиммлера, производил впечатление, ведь на нем красовалась подпись самого рейхсфюрера. Текст этой бумаги был коротким: предъявителю сего предписывалось оказывать всяческое содействие, груз освобождался от любого досмотра, в случае необходимости следовало незамедлительно выделять любой транспорт.

И вот короткой ночью начала июня чуть западнее Бобруйска приземлился военный самолет. Из него вышли гауптштурмфюрер СС Вильгельм Моргенштерн и еще четверо эсэсовцев, которых он взял себе в помощь. Даже они пока точно не знали, что будет находиться в ящиках.

Прямо с аэродрома Моргенштерн и его подручные отправились в город. Гауптштурмфюрера поразили безлюдные улицы Бобруйска, и он спросил у водителя:

— А почему в городе так мало народа?

Шофер пояснил, что в связи с приближением фронта в городе каждый день проводятся облавы и жители не рискуют выходить из своих жилищ. Да и большинство горожан уже перебрались в деревню, остались только те, кто обслуживает железную дорогу, электростанцию.

«Что ж, это хорошо, — отметил про себя гауптштурмфюрер, — чем меньше людей, тем лучше».

Конечно же, Моргенштерн такого не ожидал. Он думал, что здесь, так же, как и в Германии, обычная городская жизнь, несмотря на войну, идет своим чередом. Еще меньше удивления вызвали бы горожане, в панике спасающиеся от бомбежки: такая картина для немцев давно стала привычной. Но вокруг не было ни души.

Пролетело несколько самолетов с белыми крестами на крыльях, и гауптштурмфюрер СС немного успокоился. Чем ближе к центру подъезжал кортеж черных автомобилей с эсэсовцами, тем больше попадалось военных. Они суетились, грузили архивы, грузовики с солдатами уходили на восток. Лица воинов вермахта были мрачными и сосредоточенными.

«Да, их ничего хорошего не ждет», — подумал верный слуга партии и фюрера и безукоризненно чистым платком вытер вспотевший лоб.

В воздухе парило, с запада надвигались темные тучи. Моргенштерн прикинул, что часа через два начнется гроза, настоящая летняя гроза с проливным дождем, с зигзагами молний, так похожих на угловатые буквы-значки на шевроне его мундира. А пока ему надо было встретиться с комендантом.

Комендатура располагалась в самом центре города, неподалеку от драмтеатра. Часовой хотел остановить решительно поднимающегося по ступенькам офицера СС, но тот показал ему свои документы. Солдат тут же вытянулся в струнку и пропустил Моргенштерна к своему начальству, даже не докладывая.

Комендант города уже был предупрежден о гостях из Берлина и встретил это известие без особого энтузиазма. Но, когда он увидел документ, подписанный самим рейхсфюрером, его отношение к Моргенштерну тут же изменилось. Вначале комендант поглядывал на гауптштурмфюрера немного пренебрежительно: дескать, много я вас таких видел-перевидел, прилетят, накричат, а затем тут же смоются с первым же самолетом. Но едва он взглянул на подпись Гиммлера, как тут же проникся даже не уважением, а почтительным страхом к молодому подтянутому офицеру в черной, как безлунная ночь, безукоризненно сидящей форме.

Казалось, что мундир гауптштурмфюреру только что пошили и хорошенько отутюжили, будто и не было долгого перелета. Это коменданту не могло не понравиться. Что-что, а военную выправку он уважал. И, глядя на гауптштурмфюрера, комендант подумал: «Вот он, истинный ариец: молодой, красивый, высокий, сильный, подтянутый, белокурый, с пронзительными голубыми глазами и чистой кожей. Словно сошел с плаката ведомства доктора Геббельса».

Впрочем, коменданту было некогда размышлять о чистоте нордической расы. Он прекрасно понимал: фронт с каждым часом приближается, а работы невпроворот. Надо успеть эвакуировать в безопасное место архивы, уничтожить заводы, взорвать электростанцию, все мосты, заминировать административные здания и только после этого покинуть город. В общем, что называется, начать и кончить. Хорошо что хоть крепость с концентрационным лагерем № 131 не числилась за ним, а находилась в ведении СС. Значит, не ему, а эсэсовцам предстоит заметать следы, то есть уничтожить оставшихся военнопленных. Об этом комендант знал. Ведь несколько дней назад он получил приказ выделить свободный транспорт и, если понадобится, солдат.

— Так что вам требуется, гауптштурмфюрер? — спросил хозяин кабинета.

— Мне будут нужны люди, грузовик и самолет. Всем этим вы меня обеспечите.

— Будет исполнено. Но вы же сами видите, что творится. Русские наступают. Я, конечно, уверен, что мы сможем отстоять город, силы сюда стянуты немалые, но тем не менее…

— Меня это не интересует, полковник, — отрезал Моргенштерн. — Удержите ли вы город или нет — ваши проблемы. Я должен выполнить задание, и на это мне отведено три дня. Три дня город будет нашим? — напрямую спросил эсэсовец у немолодого полковника.